Князь Александр Ярославич родом из эпической эпохи. В ней так много переплелось с былинным и святостью, что памятники Древней Руси до монголов и псковско-новгородской жизни XIII века играют роль почти универсальных реминисценций, подобных гомеровским и эсхиловским. Фонд нашей глубинной культурной памяти…
Поразительно, сколько исторических линий сошлись вместе! Дед Александра — один из героев «Слова о полку Игореве». Сказитель пишет, что Всеволодово войско «Волгу может веслами расплескать, а Дон шеломами вычерпать». Младший сын Александра, святой Даниил, строит Москву, превращая ее из рядового удела в стольный град. Преподобная Евфросинья Суздальская, благоверный князь Феодор — ближайшая родня, святитель Симон Суздальский — наставник будущего прославленного воителя. Феодоровская икона Божией Матери — это фамильный образ Ярославичей, который затем перейдет к Романовым. Спустя столетие после кончины князя потомок, святой Дмитрий Донской, поведет Русь на Куликово поле.
В повествовании о подвигах отчетливы мотивы богатырских сказаний. При Ледовом побоище, как говорит жизнеописатель, слышен звук, как при землетрясении, или как будто лед озера двинулся, «и не бъ видъти леду, покры бо ся кровию». Шестеро удальцов в Невском сражении: Гаврило Олексич, Сбыслав Якунович, Яков Полочанин, Меша Новгородец, Сава и Ратмир — совершают подвиги, напоминающие «Песнь о Роланде» и доблесть Милоша Обилича. И сам князь в гуще сражения «возложи» шведскому предводителю Биргеру «печать на лице острым своим копием».
Героический панегирик и плач — два характерных признака эпоса. Но образ не скруглен и не идеализирован. Александр Ярославич стоит как бы на переходе от легенд к исторической достоверности. О многих святых Древней Руси имеются общие, отрывочные сведения; имена некоторых историки с трудом идентифицируют в летописях. Святой благоверный князь Александр являет счастливое исключение. И посмертная «Повесть о житии и о храбрости благоверного и великого князя Александра», и летописные упоминания формируют довольно полное описание и еще раз показывают его неординарность и тот интерес, который вызывала фигура его у современников.
Агиография святого князя Александра исполнена остроты. Нынешнему сознанию сложно понять, как может стать святым человек, который большую часть жизни воевал, казнил, карал, действовал в союзе с татарами против своего брата Андрея, широко использовал ухищрения дипломатии. Святой Александр Невский — не монах, посвятивший жизнь служению Христу, не праведник и не мученик-страстотерпец, как святые князья Глеб и Борис, Андрей Боголюбский. Природа широкого почитания его по сей день вызывает горячие споры, ибо, по мнению скептиков, так проявляют себя причины, внешние по отношению к христианству и Церкви, — растущий и укрепляющийся российский имперский миф.
Князя Александра в самом деле можно назвать государственным святым. Дмитрий Донской обретает его мощи, Иван Грозный совершает прославление, Петр Великий делает благоверного князя Александра патроном Санкт-Петербурга и переносит ковчег со святыней из Владимира в новую столицу на Неве, в специально устроенный одноименный монастырь. В XIX веке три императора России носят имя Александр в честь своего славного предшественника. Всенародный подъем в войне с Наполеоном усиливает интерес к исторической героике, по всей стране освящается множество храмов в честь святого благоверного Александра. Ему посвящается северный придел храма Христа Спасителя, изображение шлема Александра Невского присутствует на большом государственном гербе Российской империи. В ХХ веке, в ходе Великой Отечественной войны, образ великого предка-воителя, победителя немецких рыцарских полчищ, оказывается более чем красноречивым и наглядным для фронта и тыла. Наконец, совсем недавно имя Александра Невского провозглашается «именем России».
Явления, казалось бы, вполне политического свойства. Но за семь с половиной веков столько воды утекло и так много всего изменилось, что нужно быть, правда, избранником Божиим, чтобы увидеть свои самые смелые чаяния исполнившимися. Тесная связь, параллели, даже такие, как сходство дат наиболее значимых сражений: 1242 и 1942 годы — образуют символический ряд. Святой как бы следует вехами отечественной истории, последовательно и неотступно, и все это в сумме, действительно, впечатляет, ибо не может быть следствием случайного стечения обстоятельств или человеческого умысла. Вдохновлявшие стольких людей имена — святого Эдмунда, короля Англии, царицы Тамары Грузинской или святого Иштвана Великого в Венгрии — становятся осязаемым историческим фактором.
Да и нет по большому счету в святости никакой политики. В лице древнерусских князей Церковь не канонизирует централистское или новгородское, проордынское или прозападное течения. Среди тех, кто прославлен, — удельные правители с разными взглядами и судьбами. Любопытно: в русской агиографии отсутствует повторение типа византийских благоверных царей и цариц. Хотя многие из русских правителей были набожны. Идея божественности государственной власти, освященной теократии не находит отклика в русской душе. Зато благоверные князья у нас многочисленны и выражают совсем другой идеал: не государственно-политический, но простой любви к Отечеству, к людям, к земле. В княжеских житиях она принимает форму воодушевленных гимнов. «О светлая и пресветлая Русская земля и преукрашенная многими реками и разноличными птицами и зверями и всяческою различною тварию, потешая Бог человека и сотворил вся его ради на потеху и на потребу различных искушений человеческого ради естества, и потом подарова Господь православною верою, святым крещением, наполнив ю великими грады и домы церковными и насеяв ю боголюбивыми книгами; и показуя им путь спасения, им же доити пресветлого света и радости всех святых и райския пищи, неоскудныя Божия благодати наполнитися, но по делом нашим прияти противу трудом».
Древнерусские благоверные князья — не государственники и не политики в нынешнем смысле слова. Сказать: «цивилизационный выбор или геополитический выбор» — будет, пожалуй, слишком тяжеловесно для искренней, непосредственной и пылкой эпохи. Более всего святым князьям подходит наименование служителей общества. Во время, когда слабеющие племя и род не могли обеспечить самоорганизации, а вечевая демократия пребывала стихийной, удельные правители принимали на себя главную роль. Без преувеличения в их руках находились жизнь и смерть, благополучие или разорение. Худой князь был равносилен недороду, усобица представлялась современникам непреодолимым проклятьем, похожим на моровую язву. Образы благоверных князей, напротив, восходят к Красну Солнышку, ласковому прозвищу Владимира Киевского. Святые древнерусские князья — как продолжение его, тепло и свет, становятся устроителями русского космоса, привносят порядок и смысл.
Порядок и смысл особенно необходимы в периоды неразберихи и поражений. Александрова борьба не личная, она обобщает эпоху — тяжелую, исполненную горести, быть может, самый трагический момент для Руси. Новгородский правитель и полководец свят не судом нашего времени, привыкшего к благополучию, а в общей рамке отечественной истории. Он верит в присутствие Бога на русском пути, в свою землю, в народ, и этот пример оказывается решающим, переломным.
Рогозянский Андрей